Как можно быть глубоко духовным и эмоционально незрелым?
Интервью с Джеком Корнфилдом провел Сэм Моув
Перевел Игорь Масленников
Джек Корнфилд одним из первых привнес на Запад практику осознанности. В течение нескольких десятилетий он является важной фигурой в буддистском сообществе Северной Америки.
После окончания колледжа Корнфилд обучался в монастырях Тайланда, Индии и Бирмы. Вернувшись домой, получил докторскую степень по клинической психологии. Он получал наставления от мастеров разных духовных традиций — Аджана Ча, Калу Ринпоче, Нисаргадатты Махараджа и других. На русский язык переведены его книги «Путь с сердцем», «Современные буддистские мастера», «Путь к сердцу мудрости».
— На протяжении многих лет вы часто писали о сочетании духовной работы с психологической. Какова взаимосвязь между духовной практикой и эмоциональным развитием человека?
— Можно объяснить это просто: чтобы наше сердце становилось мудрым и свободным, нам нужно обращаться к мандале нашего существа, — которое сочетает в себе тело, эмоции, умственные состояния и процесс мышления, — и к взаимоотношению этих частей.
Определенные виды медитации могут принести нам огромную пользу. Но также можно использовать созерцание как духовную уловку, которая позволяет нам находить относительный мир и покой и уходить от трудностей. Но позже — на работе, в семье, в личных отношениях — проявляются старые шаблоны и привычки, в которых мы застряли.
Можно сказать, что я перепробовал все. Я применял медитативные практики, психотерапию, священную медицину и искусство, — все это как измерения более живого состояния, большей свободы в теле, сердце и уме.
— Я, отчасти, задаю этот вопрос, чтобы лучше уяснить понятие «духовной работы». Ведь интересно, что люди могут быть удивительными духовно, но все же эмоционально незрелыми.
— Развитие человека — это мандала. То есть мы можем развивать некоторые ее аспекты, а другие оставлять в стороне. Мы можем оказаться спортсменами олимпийского уровня и чудесно осознавать свое тело, но быть эмоциональными дурачками. Или можно быть профессорами физики с Нобелевской премией, которые не могут найти собственные ботинки или не имеют связи со своим телом. Получается, что чтобы жить полной жизнью — жизнью мудрости и сострадания, — эти качества должны быть соотнесены с каждым из наших главных человеческих измерений — нашим телом, чувствами, умственными состояниями, личными отношениями и историей, и с нашей связью со внешним миром. Духовные учителя могут быть односторонне развитыми так же, как и спортсмены и физики.
К счастью, мы, западные люди, за последние десятилетия открыли, что глубокие травмы прошлого возможно излечивать. Мы можем воплощать собой, привносить в личные отношения и поступки тот же прекрасный дух, что, возможно, находим в глубокой, молчаливой медитации, — и тогда эти части соединяются.
Но я бы хотел коснуться смежной темы. Если рассматривать современную глобальную ситуацию, то мы видим, что нас не спасут никакие объемы науки и технологий. Никакие объемы компьютеров, и всемирного интернета, и нанотехнологий, и биотехнологий, и всех этих удивительных вещей и новых возможностей не остановят продолжающиеся войны, расизм, фанатизм, уничтожение природы. Они происходят из человеческого сердца. И внешние технологии теперь нужно поженить с внутренним развитием, то есть развитием и ума, и сердца, и развитием связи нашего тела с телом Земли. Нам нужно преобразование сознания людей, внутреннее преобразование, которое сбалансировало бы и поддержало удивительные внешние преобразования.
— Вы преподаете медитацию с середины 1970-х годов. Что изменилось за последние сорок лет?
— Тридцать—сорок лет назад было огромное сопротивление против использования западной психотерапии и западной психологии. В ашрамах, и дзен-центрах, и буддистских центрах, и других подобных местах говорили: «Нужно только петь гимны, или начитывать мантры, или сидеть в дзенской медитации, и это исправит все, что нужно». И другие инструменты считались ненужными или даже практиками низкого уровня.
Теперь же я могу для половины главных дзенских учителей и лам в нашей стране назвать имена терапевтов, [с которыми они работали]; и это значит, что они поняли, что сейчас на Западе нам требуется любая помощь, которую мы только можем получить. Нам нужно поженить мощные духовные дисциплины с мудростью и пониманием именно нашей культуры. Эти мудрость и понимание включают приемы излечения, работы с травмами, развития эмоционального интеллекта. И за последние сорок лет их гораздо более активно стали включать в духовное обучение.
Также обнаружилось, что в западной культуре есть общее для всех переживание самоосуждения и ненависти к себе, которые проявляются, когда люди совершают духовные практики; проявляется чувство собственной недостойности. Духовная практика часто может оказаться направленной против нас самих, и тогда мы используем ее, чтобы еще больше осуждать себя, или чувствовать себя еще более странными, или в еще большей мере недостаточно хорошими. «Я все делаю неправильно. Я недостаточно просветленный». Когда мы в 80-е годы спросили об этом Далай-ламу, он был шокирован. Он никогда не слышал словосочетание «ненависть к себе». Его нет в тибетском языке. Немного обдумав вопрос, он сказал: «Это ошибка».
Что мы сделали, так это включили огромный объем сострадательности и любящей доброты в основание внешних измерений духовной дисциплины. Упражнения в осознанности и сосредоточении необходимо соединять с состраданием и любящей добротой. И с этим полем любви, — которое и оказывается формой осознанности или пробужденности, — люди постепенно открывают, что сами же являются любящим осознаванием и что духовная практика не призвана поменять или усовершенствовать нас. Духовная практика — это про совершенствование нашей любви.
Иначе духовная практика может стать очередной унылой повинностью, которую нужно исполнять. Мы садимся на диету, ходим в спортзал, к психотерапевту, занимаемся всеми этими вещами для саморазвития, чтобы стать более хорошими людьми. Но на глубоком уровне духовная практика — это нечто более таинственное. Она открывает перед нами таинство человеческого воплощения, и наше основополагающее достоинство, и благость, и способность к свободе и любви, которые рождаются в каждом человеке. Все это она затрагивает. На таких осознаваниях она зиждется. И такое понимание духовной практики очень отлично от другого, которое направлено на некое великое достижение просветления, в неком идеалистическом смысле.
— Что вы думаете о понятии саморазвития? Оно не мешает нам принимать себя как есть?
— Саморазвитие — это не плохо. Дети хотят научиться читать. Взрослые хотят выучить иностранный язык, или поддерживать физическую форму, или развить способность лучше слушать других и быть более чутким. Все это прекрасно. Можно это делать положительно и с любовью, привнося глубину в нашу жизнь, в наше человеческое воплощение. Но можно сделать из этого борьбу, с осуждениями и самокритикой, и мыслью: «Я недостаточно хорош, и мне нужно сделать себя лучше, и более просветленным, и более духовным, и так далее», — можно перечислять дальше. И это разрушает саму сущность духовных практик.
Как организм мы все время растем, и это прекрасная штука. Ведь мы можем расти благодаря любви. Можем расти благодаря заботе. Можем расти благодаря желанию цвести. И тогда саморазвитие по-настоящему становится выражением нашего фундаментального достоинства и благости, и мы стремимся не стать чем-то, чем не являемся, а выразить уже в этой жизни свою красоту и смелость.
— То есть здесь дело больше в том духе, с которым вы подступаетесь к некой деятельности в своей жизни, а не в самих делах.
— Да, это очень важно.
— Осознанность очень популярна в наши дни. Отчасти это так, потому что она может сделать людей более трудоспособными и счастливыми личностями. Кажется, что она не слишком связана с просветлением или этикой. Можете прокомментировать это?
— Я очень рад распространению практики осознанности, так же как распространению йоги или распространению всех других прекрасных духовных инструментов и дисциплин. Когда я был мальчиком в 50-е годы, если кто-то упоминал йогу, в голову людям приходили только образы индийских факиров в набедренных повязках и с ногами, связанными в узел вокруг шеи. Культурно это все было очень странно. А сейчас студия йоги есть рядом со «Старбаксами» в каждом квартале.
Иногда этим занимаются, чтобы просто иметь красивое тело или встретить привлекательного партнера. Но это все равно помогает. Это все равно дает людям начальные инструменты внимательности и заботы о теле и привносит в их жизни духовное измерение. То же верно для осознанности. В юридических академиях преподают осознанность, и я знаю судью, который использует ее, давая указания присяжным, чтобы слушая они были уважительны и осознанны обо всех свидетельствах перед тем, как вынесут суждения. Ее также успешно применяют в тысячах школьных систем для социального и эмоционального образования.
Из этого широкого понимания ценности внимательности к своим внутренним состояниям постепенно вырастает более гуманный подход в медицине и более гуманный подход в юриспруденции. Или в человеке начинает расти понимание того, что ум и сердце могут пробуждаться и развиваться. И отсюда некоторые люди идут гораздо дальше.
— Но что, если осознанность используют как уловку, о которой вы уже говорили, — благодаря которой мы погружаемся в свою внутреннюю жизнь, но игнорируем глубокие, системные проблемы.
— Этот вопрос можно сформулировать еще так: «Можно ли погрузиться во внутреннее развитие таким образом, что мы игнорируем нужные живым существам справедливость и благополучие?» Каждый, у кого есть мудрость, распознает, что эти две части идут рука об руку. Я обучал большое число социальных активистов, и многие из них страдали от выгорания, потому что были очень злы, застряли в борьбе, в горечи и в страхе того, что они, в действительности, уже долгое время были выброшены из жизни, — потому что они позволяли внешним проблемам и страданию оставаться в их теле и сердце.
На самом деле, когда вы учитесь саморегулированию и культивируете глубокое сострадание к себе и к миру, вы понимаете, что их нельзя разделить; они по-настоящему являются одним. И тогда становится возможным, даже необходимым участвовать в жизни мира, — потому что вы являетесь его частью и ощущаете это. Но вы участвуете не так, как раньше. Вы получаете силу поддерживать эту любовь и работу на благо всех существ.
— Понимание связи между практикой созерцания и социальной деятельностью находится в центре нашей работы в Институте им. Гаррисона. Вы могли бы рассказать больше про то, как интроспекция приводит к социальному действию во внешнем мире?
— В дзенской традиции говорят, что есть только две вещи: или вы сидите, или ухаживаете за садом. И не важно, насколько сад велик. То есть мы учимся успокаивать ум и открывать сердце, и в этой тишине помнить о том, что действительно важно. Это ценности нашего сердца, нашей глубокой сущности. Мы открываем, что сами же являемся этой любящей осознанностью, воплощенной в этой тайне жизни. И когда так происходит, проявляется чувство связи с жизнью. Его даже не нужно взращивать. Когда внутри наступает тишина, мы чувствуем это, знаем. И тогда мы встаем с подушки для медитации и идем ухаживать за садом. Если люди голодны, вы их кормите. Если люди больны, а у вас есть лекарство, то вы предлагаете его, — потому что это люди являются частью вас.
Когда вы раните руку, когда нарезаете помидоры на кухне и случайно режете палец, то вы не говорите: «Ох, бедная рука. Стоит ли мне помогать ей? Следует ли мне что-то с этим сделать?» Это же вы. Она ваша часть. Это настолько глубоко очевидно, что вы ее моете и накладываете пластырь или что-то такое. И когда мы успокаиваем ум и раскрываем сердце, то начинаем осознавать, что мир наш, что мы являемся миром. И тогда то, что мы заботимся о мире, становится спонтанным, красивым выражением нашей основополагающей природы будды, нашей фундаментальной благости.
Без упражнений в осознанности или сострадательности легко оказаться переполненным и начать думать: «Что ж, все эти мировые проблемы — это слишком, а мне надо просто прожить этот день и поступать так, как я могу». Благодаря осознанности легко уходить от ощущения переполненности. Мы смотрим с ясностью. И понимаем: мы можем действовать с мудростью. Теперь у нас есть средства и способности к этому. И я могу создать что-то свое. И когда мы добавляем в реку свою каплю — в реку справедливости, или реку взаимной заботы, или реку заботы об окружающей среде, — то это питает нас самих, и это питает весь мир.
— В течение разговора вы уже два раза сказали «таинство». Что вы подразумеваете под этим?
— Один из великих даров мгновений, практики созерцания — это то, что когда мы успокаиваем ум и смягчаем сердце и смотрим вокруг, то мы всюду вокруг видим таинство, будь то в деревьях, или дожде, или формах природы, или нашем человеческом теле. Как мы оказались здесь, — в этой странной двуногой форме с дыркой на одном конце, в которую мы регулярно запихиваем мертвые растения или животных, пережевываем их торчащими костяными отростками, ради получения энергии проглатываем их вниз по специальной трубке, а с другого конца этого тела мы испражняемся. А чтобы передвигаться, мы начинаем падать в одном направлении и удерживаем равновесие, потом падаем в другом направлении и снова удерживаемся. Благодаря этому телу у нас есть способность произносить звуки, сдавливая голосовыми связками воздух и определенным образом складывая рот, и я могу сказать «мост Золотые ворота», и у вас возникнет этот образ. Никто точно не знает, как это происходит. Известно, как меняется баланс натрия и калия в слуховом нерве, и оттуда идет сигнал к слуховым центрам мозга. Но даже помимо этого, — эта взаимосвязанность, эта сеть, внутри которой мы живем, настолько таинственна. И это та же сеть, которая вращает галактики и переключает наши времена года.
Так что медитировать, в каком-то смысле, значит мочь остановиться и слушать танец, музыку жизни с чувствовом почтения, соединенности и восхищения. И уже отсюда, с ощущением красоты, заботьтесь о своей жизни и заботьтесь об этом мире.
— И все же, когда мы медитируем, проявляются и не самые положительные вещи, например, горе и отчаяние. Важно ли на духовном пути сосредоточиться на положительном?
— Нет. Духовный путь открывает для вас десять тысяч радостей и десять тысяч горестей. Он раскалывает, открывает ваше сердце, так что вы горюете об исчезновении видов животных. Он позволяет вам с достоинством ощущать те слезы, что вы несете в себе из-за личных травм, или от чьей-то смерти, или потери, или трагедии вокруг вас — вы чувствуете это более лично и широко. Но мы можем и быть верными своему страданию. И страдание, — хоть оно обширно и можно о нем заботиться с большим состраданием, — не является концом истории. Конец истории — любовь и свобода. И это возможно для вас. Мы не совершаем это, игнорируя страдания вокруг нас, но осознавая, что то, кем мы являемся и чем является эта жизнь, более обширно, чем страдания.
Источник текста: журнал «Духовность и здоровье»
Источники фото: №№ 1 и 2 — Институт им. Гаррисона, № 3 — домашняя страница Дж. Корнфилда (фотограф — Донна Уэн)
Права на исходные материалы принадлежат авторам и издателям.